В 2024 году лауреатами премии по экономике памяти Альфреда Нобеля стали Дарон Аджемоглу, Джеймс Робинсон и Саймон Джонсон. Награду ученым присудили «за исследование того, как институты формируются и влияют на благосостояние».
Незадолго до этого Аджемоглу и Джонсон опубликовали книгу «Власть и прогресс», в которой затронули актуальные проблемы искусственного интеллекта и Web3 как новых субъектов экономической системы. ForkLog ознакомился с этой работой и решил рассказать, почему некоторые наблюдения нобелиатов особенно важны для криптосообщества.
Богатый Север, бедный Север
Широкая известность пришла к Дарону Аджемоглу и Джеймсу Робинсону в 2012 году с выходом научно-популярного бестселлера Why Nations Fail: The Origins of Power, Prosperity, and Poverty (на русском книга выходила под заглавием «Почему одни страны богатые, а другие бедные»). Эта работа начинается со ставшего хрестоматийным примера о том, как связаны открытость институтов управления и благосостояние граждан.
Аджемоглу и Робинсон описывают город Ногалес, волей исторического случая разделенный между двумя государствами. Северная часть Ногалеса относится к американскому штату Аризона, южная — к мексиканскому штату Сонора.
Доход «северян» экономисты оценивают как средний и выше среднего. Американский Ногалес — благополучный город, жители которого имеют постоянный доступ к медицине, электричеству, продовольствию, развлечениям и не опасаются за свою жизнь и здоровье. Частный бизнес процветает, а большинство горожан получило хорошее образование.
Совсем иная картина в южной, мексиканской части Ногалеса. Для его жителей медицина и образование — привилегия, доступная далеко не каждому, они ездят на старых машинах по разбитым дорогам и каждый день рискуют стать жертвами грабителей. Здесь невозможно открыть собственный магазин, не заплатив чиновникам многочисленных взяток.
Авторы Why Nations Fail предлагают задуматься, почему так вышло. По сути, Ногалес — это один город, населенный потомками колонистов, которые принадлежат к одной культуре, живут в абсолютно равных климатических и географических условиях. В чем же причина столь заметной разницы в их экономическом состоянии?
По мнению Аджемоглу и Робинсона, ответ кроется в степени вовлеченности людей в управление городом. Жители северного Ногалеса сами выбирают мэра, шерифа, судью и в любой момент могут выразить им вотум недоверия, найдя более эффективных управленцев и правоохранителей. В Мексике же любые попытки демократических преобразований сталкиваются с сопротивлением со стороны картелей и их коррумпированных союзников в органах власти.
Еще более экстремальный пример такого расхождения можно наблюдать на Корейском полуострове, где представители одной историко-культурной общности, находясь в равных условиях, создали два предельно непохожих государства.
Республика Корея со столицей в Сеуле — полноценная демократия и одна из ведущих экономик мира с высоким качеством жизни. Органы власти здесь реально, а не формально независимы. В декабре 2024 года это убедительно продемонстрировал политический кризис, когда парламенту удалось оперативно отменить военное положение, введенное теперь уже бывшим президентом Юн Сок Елем. Не обладая богатыми природными ресурсами, страна активно развивает технологический сектор, стабильно привлекая крупные международные инвестиции.
Противоположная ситуация наблюдается в Корейской Народно-Демократической Республике с фактической столицей в Пхеньяне. С 1948 года верховная власть в этом крайне авторитарном государстве передается по наследству и не покидает пределов семейства Кимов. Парламент, формально многопартийный, носит сугубо декоративный характер. Плановая экономика не всегда способна удовлетворить даже базовые потребности граждан, процветает черный рынок, основанный на сложных коррупционных связях. Бюджет КНДР имеет явный перекос в сторону военно-промышленного комплекса, а талантливым программистам предложено применять свои знания и навыки в откровенно преступной деятельности.
Корейский полуостров ночью 24 января 2024 года. Данные: NASA Earth Observatory.
В своих исследованиях Аджемоглу и Робинсон доказали научную несостоятельность мнения, будто некоторые страны попросту не могут процветать в силу исторических, культурных и географических особенностей. Ученые подвели фактологическую и аналитическую базу под то, что прежде было понятно лишь интуитивно: чем более общественные и финансовые институты открыты для граждан, тем выше вероятность достижения государством экономического успеха. За это Аджемоглу и Робинсон совместно с Саймоном Джонсоном удостоились в 2024 году премии по экономике памяти Альфреда Нобеля.
Последней на сегодня большой работой Аджемоглу стала написанная в соавторстве с Джонсоном книга Power and Progress: Our Thousand-Year Struggle Over Technology and Prosperity. В ней научный дуэт применяет свои наблюдения о значимости открытых институтов к проблемам технологического прогресса и власти корпораций. Рассуждая о прогрессе в его нынешнем виде, авторы приходят к удручающему выводу:
«Некоторые оптимистично полагают, что новые технологии, такие как Web3 или метавселенные, породят иную динамику [в противовес наблюдаемому упадку демократических институтов]. Но пока в IT-компаниях господствуют нынешние бизнес-модели, а правительства озабочены слежкой за населением, скорее всего, нынешние тенденции будут только усугубляться, создавая все более прочные информационные пузыри и все больший разрыв с реальностью».
Однако альтернатива существует, и нобелиаты полагают, что она вполне реализуема, если найти корень актуальных проблем.
Частный общий ИИ
«Через три года, самое большее через восемь лет у нас будет машина, обладающая общим интеллектом среднего человека. В этой точке машина начнет самообучаться с фантастической скоростью. Спустя несколько месяцев она достигнет уровня гения, а в последующие несколько месяцев ее возможности станут неисчислимы».
Эти слова принадлежат не Сэму Альтману или Илону Маску. Их в далеком 1970 году уверенно произнес Марвин Ли Мински — американский ученый, пионер в области исследований и проектирования искусственного интеллекта. Автор оптимистичного прогноза скончался в январе 2016 года, не успев увидеть даже бета-версию OpenAI Gym.
Аджемоглу и Джонсон считают, что сейчас мы наблюдаем третью волну эйфории, связанную с ИИ. Первая пришлась на середину XX века, когда слова Мински были не маргинальным мнением, а научным консенсусом. Когда энтузиазм столкнулся с объективной реальностью, исследования в этой области оказались практически заморожены.
Вторая волна хайпа вокруг искусственного интеллекта пришлась на 1980-е. В это десятилетие ученые создали первые экспертные системы, помогавшие, например, распознавать инфекционные заболевания. И вновь научное сообщество заявило, что совсем скоро машины заменят врачей. Когда обещание не было исполнено, поток финансирования соответствующих исследований прекратился, и общественность забыла о технологии искусственного интеллекта до начала XXI века.
Кажется, будто ученые и бизнесмены, работающие в сфере ИИ, раз за разом повторяют одну и ту же ошибку. Заключается она в следующем.
В основе всякой автоматизации лежат те же принципы, что в станке Жаккарда, совершившего технологическую революцию в 1804 году. Идея в том, чтобы доверить машине рутинную работу (плетение ткани) и позволить человеку сосредоточиться на творческих задачах (создание орнамента). На протяжении двух веков автоматизация производства проводила в жизнь именно такую модель разделения труда.
Например, в 1990-е массовое распространение получили банкоматы, взявшие на себя часть элементарных задач, для которых прежде требовался штат операционистов. Однако это не привело к тому, что из банковских отделений исчезли клерки. Более того, подобное замещение человека автоматами и не предполагалось. Очевидно, что в том же отделении банка ежедневно возникает бесчисленное множество ситуаций, требующих человеческого вмешательства, разрешение которых нельзя доверить машине.
Этот принцип почему-то нарушается всякий раз, когда речь заходит о развитии искусственного интеллекта. От ИИ не ждут, что он возьмет на себя рутинные функции, от него буквально требуют полностью заменить человека. Аджемоглу и Джонсон указывают на серьезную опасность, которую влечет за собой подобный подход.
https://forklog.com/exclusive/ai/lyudyam-tut-ne-mesto-kak-ii-agenty-zaselyayut-internet
Угроза эта заключается вовсе не в том, что искусственный интеллект лишит людей рабочих мест. Неквалифицированные работники и так давно замещены автоматами на большинстве предприятий, ничего качественного нового ИИ в этот процесс не добавляет. Реальная проблема, согласно Аджемоглу и Джонсону, кроется в том, что искусственный интеллект, сокращая рынок труда, ничем не компенсирует живую силу — разве что не требует соблюдения своих прав:
«В прошлом, поощряя такое использование механизмов и алгоритмов, которое дополняло возможности человека и делало людей сильнее, мы приходили к технологическим прорывам, обладающим высокой практической значимостью. И напротив, завороженность искусственным интеллектом поощряет массовый сбор данных, лишение власти рабочих и простых граждан, переход к автоматизации даже там, где речь идет лишь об „автоматизации с потерей качества“ — иначе говоря, там, где автоматизация не дает почти никакого выигрыша в производительности. И вряд ли совпадение, что такая „второсортная“ автоматизация всерьез обогащает лишь одну группу людей — тех, кто контролирует цифровые технологии».
Такого рода «автоматизация с потерей качества», уверены Аджемоглу и Джонсон, в конечном счете не повысит ни производительность «оптимизированного» предприятия, ни качество жизни рядовых граждан. По мнению нобелиатов, искусственный интеллект лишь тогда отвечает своим целям, когда выполняет четыре функции:
увеличивает производительность труда;
создает новые задачи и способствует их выполнению с помощью машинного интеллекта, дополняющего возможности человека;
предоставляет полезную информацию для облегчения принятия решений;
создает новые платформы, на которых смогут взаимодействовать носители различных навыков и потребностей.
В противном случае ИИ не повышает экономические показатели и качество жизни, а ускоряет общее движение в сторону того, что Аджемоглу и Джонсон называют новым сословным обществом.
«Сегодня мы все ближе к будущему, описанному в „Машине времени“, антиутопии Г. Дж. Уэллса. Наше общество уже состоит из двух сословий. Наверху — магнаты, твердо уверенные, что честно заработали свои состояния выдающимся умом и талантом. Внизу — обычные люди, которых IT-лидеры считают „склонными к ошибкам“ и мечтают заменить машинами. По мере все более активного участия ИИ в современной экономике, скорее всего, верхний и нижний слои общества будут расходиться все дальше друг от друга», — заключают авторы «Власти и прогресса».
Чтобы ИИ наконец оправдал возложенные на него надежды, необходим пересмотр отношений, лежащих далеко за пределами технических лабораторий и дата-центров.
Опыт прогрессистов
В 1933 году президент США Франклин Делано Рузвельт провозгласил Новый курс — масштабную программу выхода из социального и экономического кризиса. Криптопользователи хорошо знают негативную сторону этого проекта: Сатоши Накамото выбрал датой своего «рождения» 5 апреля — день, когда американский лидер подписал указ об изъятии золота у населения.
https://forklog.com/exclusive/ai/gonka-vooruzhenij-sredi-tehgigantov-kak-proshel-2024-god-v-sektore-ii
Аджемоглу и Джонсона волнуют не методы, к которым прибегла администрация Рузвельта, а то, как вообще стали возможны настолько радикальные общественно-экономические преобразования, ожидаемо встретившие сопротивление.
Дело в том, что Новый курс не возник на пустом месте. Реформы, ассоциирующиеся прежде всего с именем Рузвельта, в действительности стали итогом труда сразу нескольких поколений американских общественных деятелей, принадлежавших к крылу прогрессистов.
Это движение возникло в конце XIX века, когда, как и сейчас, технологический прогресс совершил резкий рывок. Новые средства производства позволили строить фабрики и заводы немыслимых прежде масштабов, но на качестве жизни подавляющего большинства американцев это никак не сказалось.
Все блага прогресса присвоили себе трасты — объединения наиболее влиятельных промышленников и финансистов, одним из которых стал, например, и ныне здравствующий JPMorgan. В наши дни у них моментально возникли бы проблемы не только с регуляторами, но и с правоохранителями, расследующими самый банальный криминал.
Трасты фактически монополизировали все сколь-либо значимые отрасли — от нефтедобычи до производства молотилок для зерна. Руководители трастов не гнушались подкупами, запугиваниями, физическими расправами над конкурентами, а рабочие забастовки прекращали исключительно силой.
«Боссы Сената». Карикатура Джозефа Кепплера, опубликованная в 1889 году в журнале Puck. Данные: официальный сайт Сената США.
Прогрессистское движение возникло в среднем классе как реакция на неспособность и нежелание государства устранить очевидную несправедливость. Существенную роль в этом сыграли журналисты-расследователи, публиковавшие многочисленные статьи о том, как в действительности устроено закрытое сообщество «баронов-разбойников».
Трансформация взглядов позволила прогрессистам мобилизовать средний класс и профсоюзное движение, в итоге направив на выборы собственную Популистскую партию, которая составила конкуренцию республиканцам и демократам — явление для американской политической системы исключительное.
«Популисты показали пример того, как консолидировать протестное движение во влиятельную партию федерального масштаба. На выборах 1892 года эта партия получила 8,5% от общего числа голосов. Успех сделал городской средний класс заметным игроком на политическом поле; в дальнейшем столь разные политики, как Уильям Дженнингс Брайан, Тедди Рузвельт, Роберт Лафоллет, Уильям Тафт, а затем и Вудро Вильсон принесли идеи прогрессистов в большую политику, с их помощью выигрывали выборы и открывали дорогу реформам», — рассказывают Аджемоглу и Джонсон.
Но важно заметить, что США обязаны прогрессистам не только прямыми выборами сенаторов, избирательным правом для женщин, современными юридическими нормами в сфере защиты потребителей и противодействия коррупции.
Участники движения также привнесли в американскую политику множество негативных явлений, печальные, а порой и трагические последствия которых отзываются до сих пор. Расовая сегрегация и запрет на смешанные браки, популяризация евгеники, принудительная стерилизация небелых женщин, сухой закон, не решивший проблему пьянства, но обогативший и укрепивший власть мафии, — все это тоже «достижения» прогрессистов.
Анализируя полувековую историю движения, Аджемоглу и Джонсон обнаруживают три поступательных этапа, реализация которых может быть универсальной для масштабных преобразований:
Изменение сложившихся нарративов и ценностей.
Взращивание противодействующих истеблишменту сил.
Принятие политических решений, основанных на новом нарративе, исследованиях и рекомендациях специалистов.
Если экстраполировать этот «катехизис реформатора» на криптомир, нетрудно заметить его применимость для глобального Web3-комьюнити.
Блокчейн и цифровые активы сами по себе один большой новый нарратив, пусть и во многом основанный на старой теоретической базе австрийской школы. Вместо профсоюзов и других общественных объединений Web3-технологии предлагают самоорганизовываться в сообщества энтузиастов и полноценные ДАО. Да и целые «криптопрезиденты» вроде бы уже есть, по крайней мере Дональд Трамп, Найиб Букеле, Хавьер Милей с переменным успехом заявляют о себе в этом качестве.
Но не стоит забывать, что отдельные тактические победы далеко не всегда гарантируют успех на стратегическом уровне. Насыщенный 2024 год сделал очевидными все более тесные связи крипторынка с традиционными финансами, а крупные институционалы вроде MicroStrategy уже не скрывают планов по монополизации биткоин-капитала и его сращиванию с государством.
Кто-то назовет это зрелостью крипторынка, массовым его принятием, а кто-то — утратой независимости от финансового мейнстрима, ради которой когда-то создавался биткоин. Если Аджемоглу, Робинсон и Джонсон правы, ускоренное внедрение новейших технологий, к которым среди прочего можно отнести ИИ-агентов, лишь увеличит и без того гигантскую пропасть между «китами» и «хомяками».
И пока массовая вовлеченность сообщества будет исчерпываться производством токенов на условном Pump.fun, велика вероятность в один день проснуться по южную сторону от стены, разделяющей город Ногалес.
Цитаты в материале приведены с незначительными изменениями по изданию: Дарон Аджемоглу, Саймон Джонсон. Власть и прогресс. Наша тысячелетняя борьба за технологии и процветание. Москва: АСТ, 2024. Перевод с английского Наталии Холмогоровой.
